пугало в огороде абсурда
ненавижу не высыпаться, но обожаю дрыхнуть днем под какой нибудь музыкальный канал. ненавижу, когда будят. но все равно плетусь открывать дверь. потому что сегодня я не такой как обычно. потому что в принципе ожидал этого визита. и потому что хочу чтобы дверной звонок умолк. молча смотрю на незваного гостя, ладонями растирая опухшее со сна лицо.
- слушай, ну ты же знаешь его адрес, чего бы тебе к нему теперь не таскаться.
поджимает губы и готовиться дать деру. будь прокляты нахлынувшие утром воспоминания и изговнявшие настроение. хватаю за шарф и затаскиваю в квартиру, рискуя придушить.
- ладно, иди сюда, уебашка.
- мне больше не с кем поговорить.
- тогда твои дела хуже, чем я думал. - нашариваю пачку сигарет на тумбочке, прикуриваю и тащусь обратно на кровать. - я буду говорить только лежа.
натягиваю одеяло, ставлю пепельницу на грудь и в полуха слушаю о его горестях. он сидит на краю кровати, спиной ко мне, разглядывая свои руки.
- она требует, чтобы я дал ей ребенка.
- киднепинг в России не приветствуется.
он кидает взгляд через плечо.
- ты никогда не бываешь серьезным, да?
- киднепинг очень серьезная тема, мой юный дружочек. - докуриваю, убираю пепельницу, хватаю за ворот водолазки и дергаю к себе, заставляя лечь рядом, обнимаю и пригреваюсь, уткнувшись носом в теплый загривок. - только ты можешь что-то изменить. тебе надо нащупать свои яйчишки и сжать их в кулак, по другому не получится. и это единственная мудрость, которой я с тобой поделюсь.
лежит, не шевелится, думает.
- можно я сегодня останусь?
- одеяло натяни.
мгновенно проваливаюсь обратно в сон. проснулся в обед, его уже естественно нет. чувствую себя разбитым из-за странных красочных снов, что снились всю ночь. там был и конец света, и монстры все как на подбор, забрела парочка священников с размышлениями о добре, зле и смысле жизни, и был даже найденный младенец. проклятый Камил. сон стирается быстро, но во мне крепко сидят чувства, что он принес. и самое главное из них - это опустошающая безнадега, потому что все просрано, а железнодорожные пути покрыты льдом и больше ни одни поезд не придет. лакаю кофе, много курю и думаю обо всей этой ебанине.
- слушай, ну ты же знаешь его адрес, чего бы тебе к нему теперь не таскаться.
поджимает губы и готовиться дать деру. будь прокляты нахлынувшие утром воспоминания и изговнявшие настроение. хватаю за шарф и затаскиваю в квартиру, рискуя придушить.
- ладно, иди сюда, уебашка.
- мне больше не с кем поговорить.
- тогда твои дела хуже, чем я думал. - нашариваю пачку сигарет на тумбочке, прикуриваю и тащусь обратно на кровать. - я буду говорить только лежа.
натягиваю одеяло, ставлю пепельницу на грудь и в полуха слушаю о его горестях. он сидит на краю кровати, спиной ко мне, разглядывая свои руки.
- она требует, чтобы я дал ей ребенка.
- киднепинг в России не приветствуется.
он кидает взгляд через плечо.
- ты никогда не бываешь серьезным, да?
- киднепинг очень серьезная тема, мой юный дружочек. - докуриваю, убираю пепельницу, хватаю за ворот водолазки и дергаю к себе, заставляя лечь рядом, обнимаю и пригреваюсь, уткнувшись носом в теплый загривок. - только ты можешь что-то изменить. тебе надо нащупать свои яйчишки и сжать их в кулак, по другому не получится. и это единственная мудрость, которой я с тобой поделюсь.
лежит, не шевелится, думает.
- можно я сегодня останусь?
- одеяло натяни.
мгновенно проваливаюсь обратно в сон. проснулся в обед, его уже естественно нет. чувствую себя разбитым из-за странных красочных снов, что снились всю ночь. там был и конец света, и монстры все как на подбор, забрела парочка священников с размышлениями о добре, зле и смысле жизни, и был даже найденный младенец. проклятый Камил. сон стирается быстро, но во мне крепко сидят чувства, что он принес. и самое главное из них - это опустошающая безнадега, потому что все просрано, а железнодорожные пути покрыты льдом и больше ни одни поезд не придет. лакаю кофе, много курю и думаю обо всей этой ебанине.